ИСКУССТВО СРЕДНЕЙ АЗИИ XI—НАЧАЛА XIII ВЕКА — ч.3 (окончание)
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ И ПРИКЛАДНЫЕ ИСКУССТВА
В древности и в раннем средневековье роль изобразительных искусств в духовной жизни народов была огромна. Настенная тематическая живопись и скульптура были составной частью архитектурного произведения и, естественно, не выпадали из круга архитектурных идей. В XI —XIII веках эти виды изобразительного искусства сошли на нет.
Выдвинулись вперед отделочные работы. Скульптура и монументальная живопись выключились из обихода, передав свои художественные средства искусству вещи и узора. В этом была своя логика, проистекавшая из внешних обстоятельств и внутренних процессов развития изобразительных искусств.
Древняя скульптура повествовала о жизни богов и эпических героев. И светское искусство IX—X веков с его жизнерадостным вольнодумием порой обращалось к образам «кумиров». Поэзия эпохи Саманидов полна эпитетов и сравнений, которые говорят о высокой оценке искусства живописи и ваяния…
Если раньше разрушителями «капищ идолов» были пришельцы арабы, а тюрко-согдийское население угрожало смертью тем, кто посягнет на их кумиров, то теперь сами среднеазиатские правоверные сбивали изображения со стен, выцарапывали им глаза. Реакция была самой сокрушительной, скульптурные изваяния исчезают повсеместно.
Бируни вспоминает времена, когда в определенный день года, согласно обычаю, делали из теста или из глины изображение человека и ставили его у ворот. Обычай этот был, по его словам, народным («этого не делали в жилищах царей»), но в его время (XI в.) этот обычай был оставлен, «так как в нем есть нечто сходное с многобожием и неверием».
Никогда еще искусство бытовой вещи не испытывало такого натиска тем и сюжетов изобразительного искусства, как в эту пору. Они были переданы ему исчезнувшей скульптурой и монументальной живописью. Скульптурные изваяния были не просто уничтожены (искусство ваяния воскресло бы непременно). Скульптура распалась изнутри под воздействием новых художественных идей, сменивших старые. Был утрачен язык пластических форм, и это сломило скульптуру больше любых запретов и насильственной расправы с ней фанатически настроенной массы верующих.
Скульптура выродилась в мелкие металлические и костяные поделки, служившие для украшения и в качестве амулетов. Они как-то возмещали потребность широких слоев парода в искусстве пластики. Но это были безделушки, в которых фантазия мастера-ремесленника, привыкшего видеть в искусстве лики людей и животных, искала посильного выхода.
К человеческим фигуркам отношение стало нерадивым. Будто подчеркивалось, что сделано это только на забаву. Со времен терракоты, прославлявшей эпических героев, многое изменилось. В VI —VIII веках героев высоко чтили; в IX —X веках их вытесняют неказистые фигурки; былые кумиры изображаются страшными, враждебными людям существами, их превращают в игрушки и отдают на забаву детям. В XI—XII веках они исчезают вовсе и лишь как след былого мы все еще встречаем в эту пору лепные изображения коня и слона. Они в схематически исполненной броне, а голова животного часто в начелнике из полос и пластин. Как бы подчеркивалось, что это не живое существо, а нечто неодушевленное…
О монументальной живописи среднеазиатского Междуречья в этот период мы знаем так же мало, как о книжной миниатюре. Собственно, мы ничего не знаем, хотя и та и другая, видимо, существовали. Но время не пощадило их, а то, что дошло во дворце термезских правителей, принадлежит целиком орнаментальному творчеству.
Мотивы росписей стен XI —XIII веков имеют много общего с убранством современной им керамики, узорами художественных тканей и чеканки. Можно думать, что настенная живопись этой эпохи стоит ближе к прикладному, нежели к изобразительному искусству.
Прежде чем обратить свой взор к прикладным искусствам, мы должны оговорить трудность абсолютной датировки рассматриваемых вещей. Возьмем ли мы керамику, металл, ткани или стекло — классификация их по векам полностью еще не разработана. Так, в керамике предпочитают не разделять X и XI века и рассматривать их как нечто в гончарном искусстве единое.
Еще меньше оснований разделять XI и XII века, XII и начало XIII века. Установлено к тому же, что, скажем, неполивная тисненая керамика, особенно типичная для XII века, переходит без существенных изменений в XIV век (на это указывают сосуды с именем мастера и датой)…
Рост художественных ремесел в среднеазиатском Междуречье идет на протяжении XI —XII веков со все нарастающей силой… В керамике главное место занимала посуда—столовая и кухонная; в строительной керамике — тисненые и резные облицовочные плиты из терракоты, безглазурные, а затем и покрытые частично или полностью глазурью — голубовато-зеленой и белой.
Поливная посуда становится легче: еще в X веке утончаются стенки и поддон, обтачиваются борта. Приподнявшись над плоскостью донца, они образуют на блюдах X —XI веков широкие, почти плоские поля. В XII — начале XIII века узкие борта стоят почти прямо. Несколько эволюционируют формы чаши, они с прямыми бортами, иногда имеют слив.
Бок о бок с художественной керамикой ремесленного производства в XI—XII веках существовала примитивная керамика домашнего изготовления. Формы ее и техника производства были настолько архаичны, что напоминали исследователям расписную керамику древних земледельческих поселений III—I тысячелетий до н, э. И, однако, неоспоримо, что она сопутствовала художественной керамике XI —XII веков как продукт специфически домашнего производства очень давней художественной традиции.
В Самаркандской области формы этой керамики особенно архаичны, напоминая прямым и широким горлом с косым срезом примитивные сосуды из тыквы. В северных районах Туркестана лепные кувшины с лощением имеют изящные горловины на грушевидном тулове, со сливом, напоминающим головку птицы. В Ферганской долине сосуды ручной лепки украшает гравировка или роспись, чаще растительных форм, оригинальная, живая.
Наряду с художественной керамикой должно быть отмечено широкое производство стеклянных изделий и уникальные вещи из горного хрусталя.
К изделиям VII —VIII веков относится, быть может, головка дракона в Самаркандском музее (голубой хрусталь?). К последующему периоду (IX —XI вв.) — флакончики из хрусталя (вые. 5,5 см ) 54 в форме стилизованной рыбы (на туловище выточены сердцевидные полупальметты,
а также поделки из дутого стекла в форме головки животного
или человека.
На стеклянных медальонах — тиснение. Головка (барельеф) украшает медальон из раскопок на Афрасиабе. 
Стеклянные медальоны из дворца правителей в Термезе XII века заключают отдельные фигуры и эмблемы. Здесь, кроме отмеченного ранее всадника в короне с птицей, можно видеть и другие сцены дворцовой жизни, особенно сцены охоты. 
На протяжении всего периода (IX—XIII вв.) преобладало стекло зеленоватое, часто мутное, почти всегда пузырчатое. Но встречается и бесцветное, а также специально окрашенное— синее, желтое, оранжевое, красное, вишневое, малиновое, фиолетовое, черное и оливковое.
Основную массу стеклянных изделий составляла столовая и химическая посуда, но производилось также оконное стекло дисками, утолщенными посредине.
Интересны бусы, среди которых славятся красивые изделия из малопрозрачного или непрозрачного темно-зеленого, коричневого и черного стекла, обработанные, как паста; в них вставлены «глазки» из светло-лилового, светло-зеленого и синего прозрачного стекла в белом ободке.
Затем мелкие сосуды-пузырьки (для аптечных снадобий) с широким и узким горлышками, иногда с граненым туловом, а также более крупные флаконы с шаровидным или призматическим туловом и высоким горлышком.
Далее графины и кувшинчики с широкой воронкой горловины, иногда с носиком и боковой ручкой, кружки, рюмки, стаканы, стаканчики и блюдца различных форм, чаще из тонкого стекла. Еще стеклянные чернильницы (стаканчиками), оправленные в алебастр, химическая посуда.
Сейчас мы не решаемся установить четкую грань между стеклом IX—X и XI— XII веков, но, видимо, ко второму из этих периодов относятся налепы цветного стекла — 
голубого или зеленого пятнами, иногда с гравировкой по налепу и с выборкой цветного слоя.
Для художественных поделок применялся и камень. Из мягкого темно-зеленого стеатита (калыбташ) выделывались каменные матрицы для отливки металлических предметов с выпуклым узором и инструментов, а также сосуды, употреблявшиеся в качестве светильников, чернильниц, плошек для разведения сурьмы и т. д. Часто им, как настольной утвари, придавали для изящества форму звездчатых или фестончатых розеток.
Для каменных матриц применялся и мелкозернистый точильный камень. На гладкой поверхности одного из таких калыбов с Афрасиаба выгравирован вписанный в рамку фигурный медальон на темы поэтической легенды «Бахрам Гур и Азаде».
Изделия из кости — их у нас немного и они существенно не разнятся от образцов предшествующего периода — находили все новое и новое применение. 
Выделывались игральные кости, шахматные фигурки, обкладки для разного рода вещей с инкрустацией, столовые приборы — затейливой формы вилки и ложки.
Художественные ткани XI- XIII веков были прямым продолжением традиций, созданных в этой области ремесла еще в домусульманское время. В XI—XIII веках стали выделывать хлопчатобумажные зандани. Но, как отметил уже В. В. Бартольд, «маловероятно, чтобы туркестанцы в деле хлопководства и выделки хлопчатобумажных тканей научились чему-нибудь у мусульманских завоевателей; влияние на туркестанскую промышленность египетской относится, по-видимому, только к области выделки льняных тканей». Смешанные ткани Мерва (из льна и шелка, хлопка и шелка) не уступали египетским.
Все документированные мервские образцы тканей найдены в Египте. По составу орнаментики можно предполагать взаимодействие тканей Средней Азии и Переднего Востока. В поэме «Хосров и Ширин» азербайджанский поэт Низами (XII в.) славит халлукских девственниц «шамсэ». Речь у него идет о тканях, украшенных орнаментом в виде солнечных кругов. Привозились они в средневековый Азербайджан откуда-то из Туркестана. Трудно сказать, каков был вклад карлуков, сельджуков и других тюркских племен в ткацкое искусство XI—XII веков, однако очевидно, что под «халлукскими», как и «сельджукидскими» тканями следует понимать то же среднеазиатское ткачество, взятое в более широких рамках времени и места.
Художественные ткани украшали помещения (ковры, занавеси), но шли также и на одежды. Ткани были главным проводником орнамента, и благодаря им сходные узоры распространялись на Среднем Востоке повсеместно. На одежду шли местные и привозные ткани (румийские, китайские). И тем не менее костюмы и головные уборы, сохранились всюду свои, верные давней традиции.
Тема сражений и охотничьих утех, унаследованная из раннего средневековья, была самой стойкой, и она проходит красной нитью на многих изделиях этой эпохи.
Менялись техника и материал, но характер изображений был поразительно устойчив; 
видимо, главное заключалось в трактовке образов. Так, на стеклянных медальонах дворца правителей Термеза всадник с ловчей птицей в руке исполнен оттиском и потому рельефно, но все части .рисунка лежат в одном плане с побегами ветвей и выпуклостью плодов, заполняющих фон. Всадник сидит к зрителю боком, но торс его повернут анфас… 
На другом бронзовом зеркале, где всадник стреляет, обернувшись назад, в настигающего его зверя, применено литье, контуры рисунка оплыли. Мы назвали вещи разные по технике и манере мастера, но стиль их один.
Всадник, стреляющий в зверя, обернувшись 
назад,—это еще одна реплика в адрес древнего искусства. Мы встречали эту сцену в изображении «Согдийского всадника» на чаше Эрмитажа VI—VII веков и на другом еще более раннем 
ирано-сасанидском блюде (оба они серебряные с позолотой), изображающем Шапура II в сражении со львами (IV в.). Вещи XII—XIII вв.— не ухудшенная копия древнего оригинала, а лишь вариация старой темы с полной утратой живости и экспрессии, отличавшей произведения старого стиля.
Сцены реальной жизни в прикладном искусстве XI—XIII веков относительно редки. Знаменитый гератский бронзовый котелок, инкрустированный цветным металлом, заключал изображения ремесленников различной специальности… Наибольший простор открывался художнику там, где сюжет требовал полета фантазии и где декоративность проистекала из самого заданного художнику содержания.
Вспомним женщину-птицу в скульптурной резьбе Варахши. Сейчас этот мотив стал особенно излюбленным в металле. Женщины-птицы, как и сирины русских сказок, изображаются обитателями райских садов. Мы встречаем их изображения оттиснутыми на керамике штампом (перистый наряд, па головках венцы) и на бронзовых подносах, где они вписываются в круглые медальоны.
Затем следуют не менее распространенные в ту пору изображения сфинкса (льво-
грифон с головою женщины или, скорее, женщина-птица с туловищем льва). Эта фигура помещается в средней части подноса или на ту лаве металлического сосуда, тоже в сплетении ветвей, видимо, символизирующих райские сады. На небольшом бронзовом подносике Самаркандского музея сфинксы помещены по углам с сильно выброшенными вперед и назад конечностями, как бы в прыжке или полете, что было подсказано, скорее, условиями места их изображения, нежели стремлением к передаче эффекта движения.
Серия изображений рисует сфинксов попарно, спиной друг к другу. Такая их композиция глубоко традиционна. Она и удобна, когда в распоряжении мастера круг. Мы наблюдаем этот прием на круглых бронзовых зеркалах с длинной ручкой (отличный экземпляр одного из таких зеркал с круговой куфической надписью — в Эрмитаже . Композиционно схожий прием известен и на других изделиях из металла. Да и знаменитое уже парное изображение двух зверей с общей личиной в резном штуке дворца правителей Термеза обязано этому же приему компоновки фигур. Парные изображения львов спиной друг к другу известны в резном штуке сельджукского Ирана (XII —XIII вв.).
Мотив человеко-зверя сохранялся дольше изображений человека, и для XI— начала XIII века он является, пожалуй, самым впечатляющим, но и его теснили образы реальных и фантастических животных.
Изображение хищного зверя, пожирающего травоядное животное, быка или лань, — древнейший мотив искусства Месопотамии и скифского искусства — живет и в эту пору, но не как нечто реально наблюденное в жизни, захватившее художника драматизмом вековечной в природе борьбы за существование…
Или возьмем изображение грифона в искусстве этой эпохи. Он представлен в огромном разнообразии форм. На фрагменте неполивной керамики в собрании Музея искусств народов Востока изображение птице-зверя кажется прямым отзвуком изображений грифонов в росписях Варахши. Весь путь вековых трансформаций этого образа предстает перед нами как внутренне неразрывное целое.
Как еще один пример подобного пути развития образов древнего искусства можно назвать изображение орла… В фондах Эрмитажа мы находим и целый сосуд — кружку из легкой пористой массы-кашина с зеленой поливой; на тулове ее оттиснут с одной стороны одноглавый орел с личиной, с другой — лунный диск с тюльпанами. Нужно ли говорить о том, что и тот и другой мотив не нов; будучи связаны между собой, они уходят своими корнями в древнее искусство и юга и севера.
В неполивной керамике имеются свои отличия. У нее другие приемы , композиции. Уж одно то, что в поливной керамике преобладает роспись кистью, а в неполивной — гравирование и тиснение по формам, исключает полное тождество художественной отделки.
Оттиск с керамической формы, найденный на Афрасиабе, изображает, видимо, сцену в заповеднике-куруке, где среди сплетения ветвей мчится олень (?) с повязкой (?) на шее; над ним птица, впереди бежит зверь. Фигуры исполнены в уплощенном рельефе в два плана, очень выразительно.
Общая логика развития стиля привела к результатам исключительно важным для всей художественной культуры средневековья. В последующем развитие шло не обязательно от крайних проявлений этого стиля, не от крайней стилизации живой натуры. Предшествующее не было зачеркнуто. И это позволило народному искусству сохранить и на будущее свою древнюю реалистическую основу.
Выдержки и имеджи из глав «История искусств Узбекистана» Пугаченкова Г.А. Ремпель Л.И.
изд-ва «Искусство»
1965г.
наконец-то нашла то,что нужно!спасибо,хороший сайт))
Спасибо!
С наступающим Рождеством!