Комиксы и карикатуры Евгения Муравьёва(Evgeny Muravyov) или рождение Сверхновой — 3 Часть
Как любая звезда во вселенной, по законам всемирного тяготения, втягивает в свою сферу вращения другие космические тела, так талант Жени Муравьёва притягивал других ребят. Одной из таких, для кого общение с Женей дало заряд на будущее, является Галина Катрук – график, музыкант и композитор, ныне проживающая в Твери.
Мои посты о таланте Евгениея Муравьёва, опубликованные ранее, позволили мне познакомиться с интересным человеком — композитором Галиной Катрук.
Вот, что вспоминает сама Галина о Жене Муравьёве.
Во времена моего обучения в Образцовой изостудии Д/к «Текстильщиков» г. Ташкента, у Фрумгарца Я.Л., в момент занятий, в «чайной» комнате постоянно сидел – рисовал, делал иллюстрации молодой художник, которого в общем учебном зале мы встречали только в предновогодние занятья (тогда нам было невдомёк, что это педагогический ход нашего наставника – чтобы мы не отвлекались от учебного процесса Женю Муравьёва сажали работать в соседней комнате).
В нашей изостудии была незыблемая традиция: рисовать общую новогоднюю газету. Это была не просто газета, в общем понимании этого значения – огромное полотно, склеенное из множества листов ватмана, которое висело во всю стену, под самым потолком, над учебными розетками, до следующего новолетия. Главным планом, неизменно, изображались руководители нашей студии, стилизованные под различных представителей восточного гороскопа, например, нарисованные в виде трёхглавого дракона. По всему остальному пространству размещались карикатурические изображения всех студийцев – рисовали друг друга прямо в учебном зале, с натуры. Все портреты обязательно должны были быть выполнены в жанре шаржа, в независимости от того, является ли художник карикатуристом, живописцем, графиком… Всем давалась такая возможность – попробовать себя в жанре карикатуры.
Вот тут-то из «чайной» комнаты появлялся Женя, принося за собой хохот, вызываемый его работами. А какие вечера проходили в нашей студии!.. Независимо от того, какая дата отмечалась – новый год, 8-е марта… Все единой семьёй собирались в главном зале живописи нашей студии, читали стихи; по очереди, с завязанными глазами рисовали шарж нашего незабвенного руководителя; пели романсы под аккомпанемент стоящего за драпировкой пианино…
Где-то в конце 80-х мой отец, будучи старшим по археологической экспедиции, пригласил Женю поработать художником в составе его экспедиции. Здесь-то мы и познакомились поближе. В обязанности Жени входило делать зарисовки всего того, что было найдено в раскопах. Но независимо от сложности изображаемого объекта у него всегда находилась минутка, чтобы подглядеть и тут же нанести на бумагу кого-то из окружающих. Это мог быть «толстопузый» начальник, с пиалой – как со скипетром в руке, или маленькая девочка, смешно выставившая свои передние зубы…
По — видимому, Работа на раскопках с архиологами подвигла Женю к созданию этого рисунка, к сожалению не законченного. (прислано Галиной Катрук)
«Взрослые дяди» пытались нарочито объяснить Жене, что нельзя в таком свете изображать начальство… Но тут же, отвернувшись в сторону, не могли сдержать своего смеха. Он был на несколько лет старше меня, в экспедициях больше общался со своими сверстниками, был душой компании. Именно там, в горах Средней Азии (местечко Пальтау) он получил своё прозвище – Фуфа (так дети в шутку называли вездесущих муравьёв, скорей всего и прозвище это досталось ему, как производное от его фамилии). Сегодня, встречая людей из своей прошлой жизни, я понимаю, что именно по этому прозвищу они помнят Женю.
По молодости лет я не всегда понимала его шутки, а он, деликатно понимая это, старался не шутить надо мной. Меня это частенько даже обижало. Мне всегда было обидно, что Женя до сих пор не создал шаржа на меня, хотя рисовал в буквальном смысле ежеминутно, на каких-то клочках бумаги и любого, кто попадётся ему под… его любимый инструмент – чёрную шариковую ручку.
Именно там, в горах Тянь-Шаня я стала подражать ему. Нет, я не стала увлекаться шаржами или карикатурой… Я тоже взялась за шариковую ручку, стала делать пейзажные зарисовки, зарисовки растений… Женя частенько подходил ко мне, с видом наставника рассматривал мои работы:
– А ну, покажи, какой ручкой ты это рисовала!
– Выбрось это «бревно»!
– Рисовать нужно тонкой ручкой.
– На, я тебе свою подарю…
Только теперь я понимаю, что во многом я обязана ему тем, что в настоящее время меня называют художником – графиком. Конечно, я не могу отрицать и не в коем случае не умаляю неоценимого творческого опыта, который я приобрела в изостудии под руководством Фрумгарца Я.Л.. Но тогда эти встречи с Женей пробудили во мне какую-то острую тягу именно к графике. Знаю, я обязана и ему тоже, тем, что могу своими графическими работами оформить любую книгу, не испытывая за это чувство стыда и не оправдываясь перед читателями и исполнителями музыки (которую я пишу и издаю), мол, простите меня за эти каракули – я ведь не художник-профессионал.
История двух портретов.
… В 90-е годы я обучалась в Тверском музыкальном училище. В январе 95-го я приезжала в Ташкент, к родителям. Созвонилась с Женей. Буквально через час он уже был дома у моих родителей, приехал пообщаться. Тогда я ему и задала «наболевший» вопрос: когда же у меня будет мой шарж?! Он тут же попросил бумагу и карандаш. Сказал:
– Садись!
Потом что-то долго и тщательно, с волнением, рисовал на обрезке ватмана, поправляя рисунок стёркой. У меня стал возникать вопрос: а почему так долго? Я не понаслышке знала, насколько стремительно он всегда делал свои шаржи, не использую никаких исправлений… Через некоторое время он повернул ко мне лист бумаги: сначала, я даже не знала, что сказать, чтобы не разочаровать его. На обрезке ватмана был изображён мой портрет, в классическом, карандашном исполнении.
– А как же шарж?! – недоумённо и разочарованно спросила я.
– Сейчас будет и шарж!
Женька был жутким хохмачом, шутки и шаржи вылетали как из его уст, так и из-под его шариковой ручки… Но при этом он был очень деликатным человеком, не знаю, может он боялся обидеть меня карикатурой. Тут же, буквально за несколько минут, на втором листе бумаги появилось моё изображение, именно такое, какое я выпрашивала у него много лет!
По сей день, если какой-либо корреспондент просит у меня фотографию для публикации, я в первую очередь предлагаю опубликовать материал, который печатается обо мне вместе с этим шаржем. Лучшей своей фотографии я по сей день не имею!
Женя Муравьёв очень рано ушёл из жизни, о чём мне сообщил в письме мой отец.
композитор Галина Катрук, г. Тверь
Я знал Женю Муравьева, считаю его своим другом и коллегой. Мы много говорили об искусстве, о жизни, иногда он оставался ночевать в моем доме, а за день до смерти собирался ко мне «за бумагой», для продолжения работы. Я делился с ним бумагой и красками, реже деньгами, когда он в них нуждался. Это был «добрый знак», потому что долгое время он не брался за карандаш и черную шариковую ручку, не видя смысла в рисовании, не видя в нем настоящего и будущего для себя… В его отчаянии, и в его замкнутости, и в смерти его отчасти виноваты государство, в котором художник такого плана не может реализовать свой талант и… руководители-педагоги, которые не смогли Женю «довести», вдохновить, настроить на развитие творческого потенциала. Он делал мастерский сатирический или иллюстративный рисунок, а о том как завершить работу над иллюстрацией не имел представления и очень переживал из-за этого, чему я неоднократно был свидетелем. То есть о том, как работать с акварелью, гуашью или маслом по карандашному рисунку он не знал. Достойно представить себя потенциальному покупателю, заказчику, просто интересующемуся человеку он также не мог, потому что практически все серьезные работы были изъяты у него руководителями, тем же Фрунгарцем, увезшим их в Израиль, для продвижения работ Жени «за рубежом» якобы, и Валерием Николаевичем, который возможно просто не знал состояния Жени в последние годы. Как профессиональный педагог и довольно известный художник утверждаю, что большая ответственность за такое положение вещей лежит именно на учителях, на несколько формальном отношении к ученикам студии, особенно талантливым. Жаль, что о всемирных конкурсах карикатуры мы узнали много позже, вот где Женя Муравьев был бы одним из лучших и от позорного (для талантливого человека) нищенского существования был бы избавлен. Я часто думаю об этом. Немецкий народ гордится наследием Бетховена и Шуберта, как бы забывая о том, что великие композиторы умирали в нищете и отчаянии, окруженные тем же народом. Теперь они принадлежат миру и вечности.
Хорошо, что Вы, вообще, вспоминаете о Жене Муравьеве, на мою любовь к графике, он также повлиял.
Я тоже хорошо знаю и люблю Женю, для меня несколько лет назад было шоком, что его уже нет. Я уехала из Ташкента в 89 году, после окончания художественного училища. В детской студии я почти не общалась с Женей, мне казалось он какой-то особенный, у него были персональные выставки, помнится, его работы в витрине в центре города висели, а я была скромная такая девочка. Но позже, в подростковом возрасте я с ним близко познакомилась, мы стали друзьями, в чайной комнате подолгу что-то обсуждали, мне было жалко, что у него так искривился позвоночник,Я как-будто предчувствовала, что у него судьба трагически сложится… В последний раз видела его когда приезжала на зимние каникулы, уже учась во ВГИКе. Согласна с предыдущим автором, что ответственность за его судьбу лежит на взрослых, которые так обращались с ребенком, будто он уже взрослый, они как-бы деформировали его психику, сбили ему жизненные цели, (позвоночник тоже,кстати, деформировался из-за пофигизма родителей и преподавателей) очень грустно, что имея такой талант человек не смог реализовать его в должной мере,