«Григорий Зильберман» или «Будни и праздники Иерусалимского Гаррика»
Как то Юра Усеинов подарил мне альбом «Григорий Зильберман», изданный в Ташкенте издательством литературы и искусства им. Гафура Гуляма в 1988 году. Автором статьи была В. Лаковская. Задолго до этого, мне ни раз, доводилось видеть работы Г. Зильбермана в ГМИУз и на выставках в Центральном выставочном зале Академии художеств Узбекистана. К написанию данного поста меня побудило посещение мастерской моего друга Яниса Салпинкиди, который летом прошлого года побывал в Израиле с персональной выставкой в Иерусалиме. На выставку Яниса пришли ученики и друзья , проживающие ныне в Израиле. Среди посетивших друзей был Гаррик (Григорий) Зильберман, который подарил Янису Иерусалимский журнал, в котором была статья о Г. Зильбермане «Будни и и праздники Иерусалимского Гаррика», написанную Игорем Бельским.
Выкладываю эту статью полностью без сокращений с добавлением нескольких фотографий работ Ташкенского периода.
Игорь Бельский
«Будни и праздники
Иерусалимского Гаррика»
Нет, это не об Игоре Мироныче.
Это о Григории Исааковиче.О Григории Исааковиче Зильбермане.
Это он ставит на своих полотнах подпись «ГАРРИК».
Почему два «Р» – за сорок почти лет знакомства так и не спросил.
Еще до того как художник репатриировался в израильскую столицу, уникальные его работы украшали музеи (не говоря о частных собраниях) Узбекистана и России, Франции и Германии, Италии и Штатов.
Двадцать с лишним назад, когда и сам был почти что «новым репатриантом» задумал я осчастливить хотя бы одной картиной Гаррика и Музеон Исраэяь. Улыбнулись в столичном музеоне: на подарить – у нас огромная очередь…
Какое-то количество времени ушло, чтобы признаться себе самому: если бы директором был я, тоже развешивал бы по залам в первую очередь картины друзей.
Подружиться же с Гарриком мне посчастливилось еще в Ташкенте, спустя пару лет после того, как впервые испытал восторг, увидев его работы в 1981-м сквозь витринные окна фойе концертного зала «Бахор».
Зашел в это «помещение, предназначенное для отдыха публики во время антракта или для пребывания зрителей в ожидании концерта», где происходила первая персональная выставка Гаррика, и влюбился в его живопись на всю, как теперь уже выяснилось, жизнь.
Именно сама жизнь – праздничная и трагическая, какой и задумана она Всевышним. – жила на картинах, являя себя в бессмертной и одновременно смертельной любви.
Всё совместимо со всем, / особенно жизнь и смерть – нашпишу потом, уже в небесном Иерусалиме.
А тогда, в небесном же Ташкенте, дышалось и улыбалось, но и упруго, рифмовалось молодо и без подтекста: Трёх гор, озон гитар, / дерзание арен. / Гагарин и Софи Лорен/ и Ренуар. // Фазиль, и Гаррик Зильберман, / и Миша мой возлюбленный братан — / чудак из чудаков…
…Познакомил нас с Гарриком веселый художник, который сейчас в Москве, и фамилия его теперь звучит по — другому совсем – Светланов.Тогда же прояснилось, что Зильбермана знают «с самого начала» именитые, тогдашние мои знакомцы – кумир всех-всех ташкентских читателей поэзии (и поэтов тоже) Саша Файнберг, который теперь в Ташкенте совсем уже небесном, и прославленный керамикой самых нарядных станций метро и самых парадных дворцов Саша Кедрин,который давно в Нью-Йорке и производит нынче свою когда-то дворянскую фамилию от библейского ручья Кидрон.
Чтобы еще раз увидеть его бесценное собрание самых, пожалуй, узбекских картин Гаррика. – с падающими с нежных девичьих косичек тюбетейками и потусторонними взглядами поэтов-дервишей, – поехали мы с другом мимо Манхетена в безнебоскрёбный Бронкс восемнадцать лет тому по бесконечной улице Бродвей…
«Я – художник не говорящий», – так определяет себя Гаррик. Из крайне скупых его рассказов о своей молодости запомнилось лаконичное: «Ленина не писал» (в 60-70-с годы для ташкентских художников заказы на портреты вождей, которыми украшались кабинеты всех-всех-всех начальников в Узбекской Советской Социалистической Республике, были едва ли не единственной статьей легального заработка).
И ещё – выговариваемое с придыханием «Байсун!..»И фантастическая Исфара – «разноцветные горы, но в окрестностях добывали атомную руду, и есть места, где уже не растет ничего кроме урюка. Тарковский собирался там снимать с Шавкатом Абду- Саламовым своего “Сталкера” , и Шахимардан с его живописнейшим Голубым Озером, где Гаррик тоже бывал не раз. вдыхали свои живые души в его работы. Но, Байсун!..
Древний Байсун, что в окрестностях Гиссарского хребта, поблизости от Сурханского заповедника, в котором мой друг Попов, известный в каэспэвском кругу недлинным, но всё еще неопубликованным стихотворением Степана Балакина (вот оно целиком: Каков / Попов!) и всемирно известный опубликованным в ИЖе рассказом Леонида Левинзона «К Володе Попову», фото-летописец и бессменный комендант Чимганского фестиваля Владимир Попов однажды снимал хорошим объективом окаменевшие следы динозавра рядом с окаменевшими следами человеков предыдущей, стомиллионолетней давности, цивилизации… И до сих пор хранит вырезку из районной газеты с одной из тех фотографий.
Так вот, этот самый Байсун Гаррик, нагрузившись самодельными холстами из мешковины («копеечной, рубль за метр, что ли…») и недорогими же красками, приезжал в поезде – до ближайшей ж.-д. станции, а дальше – в кузове грузовой попутки, и каждый день, выходя в пять утра из прибазарной гостинички, за два-три часа пешего хода добирался до одного из кишлаков совсем горных, на десять — пятнадцать кибиток.
Добрые дехкане-садоводы, привыкшие к художнику за годы «экспедиций», принимали его, как доброго странствующего дервиша, давали – чтоб не носить туда-сюда – приют этюднику и краскам, делились лепешками, чаем, виноградом , то по пятницам — и пловом», разрешали стоять с треногой на своих плоских крышах, откуда ещё виднее. И Гаррик писал, писал, писал – небо и горы…
Зильберман Г. Арбузные косточки (Меджнун). 1980
«В Байсунс я состоялся как художник. Райское место! Бывало и по три холста за день. Молодость… Вокруг вертелись пацанята, и я схватил у них узбекский и немножко таджикский. Это сейчас магнитофон в башке почти ничего не пишет…»
Работ этих на белом свете почти не осталось – складывать было некуда: загрунтованную и записанную маслом мешковину сворачивать было нельзя – осыпались. Часть картин постепенно пошла на «внутреннюю облицовку» сараюшки-коровника соседской молочницы — «дождь не пропускали, но постепенно всё-таки сшили», оставшиеся тридцать увез на надрамниках, по пять баксов за холст – таки большие по тем временам деньги! – Саша Кедрин в Штаты.
Но одна, подаренная мне Гарриком и вставленная в самопальную рамку, долетела до аэропорта Бен-Гурион, благоухавшего в апреле девяностого цветущими пардесами. Рядом с иерусалимскими полотнами Зильбермана, одетыми в «настоящие» рамы художником Александром Адониным в мастерской на улице Яффо, картина эта озаряет любимый наш дом на краю пророка Амоса.
…В Байсун шел обратно, когда начинало темнеть. А вернувшись после очередного сезона в Ташкент, переходил от пейзажей к портретам, воссоздавая лики рабочего люда — от базарных лепешечников, светившихся ярче жарких печей, до музыкантов, звучавших прямо с полотен мастера дойрами и карнаями, наями и дутарами, сурнаями и рубабами…
Григорий Зильберман.-Хлеб строго города. 1980
С годами выяснилось, что Зильберман и есть самый-самый узбекский художник. Вначале это признали собратья по кисти («Он единственный из нас, поющий своим голосом», – сказал еще в 71-м после одной из выставок Рахим Ахмедов, глава республиканского СХ), а в 80-х – и советская власть.
Зильберман Г. «Ташкент – город моей любви» х.м., 84х131 см., 1982г.
Признала и одарила квартирой в новеньком обкомовском, из красного кирпича, доме в самом центре Ташкента и мастерской недалеко от центра, площадью больше, чем всё его (и его Музы) нынешнее, за которое двадцать лет плачено ипотечному банку всеми их доходами и зарплатами, и дальше – тоже платить, «трёхкомнатное» пристанище под самой крышей длиннющей восьмиэтажки, хитро построенной десятилетия назад без лифта (четыре этажа вниз и четыре вверх) под социальное жилье для марокканской алии на улице Ольсвангер.
Гаррик встает рано-рано и дотемна пишет день, за днем проясняя тонкими-тонкими кисточками свой замысел; на каждую работу у него уже давно уходит месяц, а то и два.
Большая часть иерусалимских картин художника унесена грузовыми Боингами при посредстве гиват-шаульского Федекса в Америку– Европу. Именно невозможность продать эти работы в 90-х хоть за какую-нибудь цену в Израиле, сохранив их в стране как национальное достояние, побудила нас с братом на самой заре израильского Интернета взяться за изучение устройства всемирной паутины и строительство. Музея современных израильских художников. Благодаря чему часть работ Зильбермана иерусалимского периода (и ташкентского тоже) можно увидеть, кликнув на www.antho.net/museum/zilberman/.
Галереи, так и оставшиеся виртуальными, переросли в ту самую Иерусалимскую антологию, ставшую затем издателем ИЖа.
Пара-тройка десятков работ живет сегодня у самого Мастера, еще несколько – у его родни, а часть – у меня дома и в скромных квартирах наших с Гарриком израильских друзей.
Надо ли писать к ним пояснения и комментарии…
Процитирую разве что одну из хозяек галереи «Скица» Марину Шелест:
«В его работах ташкентского периода традиционный узбекский уклад поэтизируется, наделяется магическим значением, каждый предмет превращается в символ. В работах, сделанных в Иерусалиме, композиция проще, послание — яснее, ташкентскую “многообразность” заменяет иной, сакральный свет иерусалимского неба. Единственный образ, переходящий из узбекских работ в израильские, – это осел, двуполярный во многих культурах символ… На полотнах Зильбермана ослы тоже очень разные: туповатые и упрямые, а иногда – со всё понимающими глазами и изяществом арабских скакунов».
И еще одна цитата, из самого Гаррика:
«Родился в Одессе. Во время войны семья эвакуировалась в Узбекистан и с 1943 года жила в Ташкенте, где я получил художественное образование. С 1996 года живу в Иерусалиме, где и надеюсь прожить до дней своих последних. Если кому-то захочется меня пришпандорить к одному из «измов», не стоит ломать голову. Я – реалист из прошлого века, реалист, который, “уткнувшись в землю рылом”, не заставляет думать, а только призадуматься. Я не идеализирую, а лишь утверждаю красоту жизни, изображая обычное и повседневное. Грустя о прошлом, радуюсь обязательному грядущему».
Сам же только добавлю, что фотографии работ, публикуемых в номере, сделаны Григорием Хатиным и уже упомянутым Владимиром Поповым, а на картинах «Птенчик» (Ташкент, 1994) и «Всевышний сам усмотрит ягненка для жертвы» (Иерусалим, 2003) изображен один и гот же мальчик, племянник Гаррика, убитый в Хевроне боевиками «Исламского Джихада» 16 ноября 2002-го…
Не сомневаюсь, что со временем многие – не боюсь этого слова – шедевры Гаррика Зильбермана займут свое законное место » в Музеон Исразль, даже если не стану я директором этого столичного главного нашего художественного музея.
Иерусалимский журнал. №55 2017г.
И ещё пару фотографий с выставки Я.Салпинкиди, сделанные Ш.Бронштейном.
Родители сорок лет собирали репродукции из журнала «Огонек» и в конце советского периода переплели их в десяток альбомов. Рука не поднялась выкинуть их или сдать куда нибудь. Просматриваю понемногу, когда появляется время в нашей сутолоке. И вдруг наткнулся на картины Зильбермана, поразившие меня буйством красок, фантазии и хорошо знакомым с детства азиатским колоритом! Давненько я не получал такого удовольствия. Спасибо за статью об этом прекрасном художнике!